Пламя над тундрой - Страница 16

Захваченный своими мыслями, он крепко сжал плечо телеграфиста. Титов, по-своему поняв начальника, недовольно сказал:

— Слышимость хоть и плохая, но телеграмму принял точно.

Голос Титова вернул Учватова к действительности. Он выхватил из рук телеграфиста телеграмму, быстро прочитал ее.

— Значит, новое начальство прибудет на пароходе «Томск».

— Когда по расписанию должен прибыть «Томск»? — Учватов перевел взгляд с бланка на Титова, который снял наушники и выключил аппараты.

— В конце августа, — Василий Никитович Титов щелкнул грозовым переключателем, вполоборота посмотрел на низенького, несуразно толстого начальника: — Сегодня больше работать не будем?

Учватов поскреб макушку, пригладил пухлой ладонью короткие, зачесанные на лоб, маслено поблескивающие черные волосы:

— Не знаю. Сбегаю в управление, а ты подожди меня. Возможно, ответ придется давать Хорвату.

«Как же. Только он и ждет твоего ответа». Василий Никитович понимал, что Учватов хочет задержать его на радиостанции, чтобы первому сообщить в Ново-Мариинске новость о предстоящем прибытии представителей колчаковского правительства. Возражать Учватову, спорить с ним Титову не хотелось, да это было и бесполезно. Василий Никитович вяло кивнул:

— Хорошо. Я подожду.

Учватов в оленьих торбасах бесшумно выкатился из аппаратной. Титов прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Когда за Учватовым хлопнула дверь, в аппаратную заглянул чернявый моторист, осклабился, кивнул в сторону окна, за которым хмурился вечер.

— Побежал торговать новостями?

— Да…

Титов неопределенно махнул рукой. Щуплый, узкогрудый, он сейчас выглядел таким усталым, измученным, что моторист качнул головой и с дружеской заботой проговорил:

— Поспали бы, Василий Никитович. Совсем выматываетесь. Один за трех дежурите. Чуть что — я вас подниму.

— А сам храпака не дашь, Игнат? — улыбка тронула бледные губы Титова, и в этот момент он казался моложе своих тридцати лет.

— Убей меня бог! — горячо произнес молодой моторист и тряхнул рыжеватым чубом. — Да я…

— Верю, верю, — остановил его Титов, которому нравился Фесенко, и почувствовал, как его охватывает сон. Но стоило ему лечь на койку, как спать расхотелось. Чтобы не огорчать Фесенко, он закрыл глаза и, подложив руки под голову, задумался. Как-то все нескладно у него получается. С Нижне-Тагильского пушечного завода Временное правительство мобилизовало его в армию. Окончил школу радиотелеграфистов и оказался в Ново-Николаевске в маршевом полку. Здесь познакомился с большевистскими листовками и, недолго думая, дезертировал во Владивосток, достал подложные документы, поселился на квартире у вдовой солдатки Арины. Работал грузчиком на станции. Потом нанялся радиотелеграфистом на Ново-Мариинскую радиостанцию. И уехал на Чукотку вместе с Ариной.

Вначале был доволен, что оказался в далеком краю, где тихо, спокойно и до него нет никому никакого дела. Работал неистово. Когда на охоте в тундре замерз третий телеграфист, стал и за него дежурить. Сейчас болеет второй, и он управляется один. Учватов редко когда садится за аппарат.

Но не это тревожило его. С каждым днем у него на душе становилось все тяжелее. Беспроволочный телеграф стал для него как бы биноклем, через который он видит все, что происходит там, в России. Красная Армия уже за Уралом. В его родном Ново-Тагильске советская власть. Сами рабочие хозяева себе, а он тут служит Колчаку. Выходит, он против своих же заводских. Вспомнились листовки, тайком прочитанные в Ново-Николаевской казарме, речи большевиков на митингах. И сейчас ему стыдно, что он сомневался в их правоте.

Василий Никитович рывком поднялся с койки, зашагал по аппаратной. Нет, он не может больше так жить, сидеть сложа руки, ждать чего-то, подчиняться Учватову! Но что же делать?

Жарко вспыхнуло лицо Титова. Он вспомнил посещение угольных копей на берегу лимана. В ноябре минувшего восемнадцатого года он хотел сообщить шахтерам, что образовалась Венгерская советская республика. Но горняки встретили его неприветливо, почти враждебно. Он попытался заговорить с одним из них, широколицым человеком, но тот хмуро оглядел Титова, его добротную форму телеграфиста, и сказал с нескрываемой угрозой:

— Шел бы ты, милый человек, своей тропкой. А то на чужую забредешь и часом ногу сломаешь.

Может быть, его даже приняли за шпика, за провокатора… Больше Титов никаких попыток сблизиться с шахтерами не предпринимал и вновь остался в одиночестве. Василий Никитович разволновался и был рад появившемуся с шахматами в руках Фесенко.

— Раз не спите, давайте сразимся.

Они расставили тяжелые фигуры, вырезанные мотористом из моржового клыка, и погрузились в раздумье. В аппаратной стало тихо. За окном шумел ветер, обдувая бетонный куб радиостанции, крепко вросший в хребет мыса, тонко пел в тугих растяжках высоких радиомачт.

Разменяв первые пешки, Фесенко спросил как бы между прочим:

— С какой же новостью убежал Учватов?

Титов немногословно рассказал. Моторист протяжно присвистнул:

— Ого, новое начальство. Как оно отнесется к нашим купцам?

Титов молча пожал плечами.

Они продолжали играть, но оба думали об одном: кому же первому сообщит новость начальник радиостанции?

А в это время Учватов осторожно спускался по крутому обрыву к реке Казачке, которая рассекала Ново-Мариинск на две половины. На ее левом берегу — поближе к тюрьме — расположились дома купцов и рыбопромышленников, подальше — хибарки разного люда. На другом — государственные склады Свенсона и Томпсона, рыбные амбары Грушецкого и Сооне, поселковое управление, милиция, харчевни.