Пламя над тундрой - Страница 22

— Привез.

Фесенко шагнул в ярангу, не замечая встревоженного вида Оттыргина, который остался на улице. Булат лежал на шкуре и курил. Его крупная фигура, казалось, занимала всю переднюю часть яранги. Голова была не покрыта — Булат только в сильные морозы и пургу надевал шапку, — его светлые волосы рассыпались длинными прядями. При виде Фесенко Булат встал, и они пожали друг другу руки.

— Что звал? — спросил Булат с легким литовским акцентом.

— Новость есть. — Фесенко рассказал о полученной накануне телеграмме. Лицо Булата стало озабоченным. Он несколько раз затянулся, подумал, потом проговорил:

— Плохо. Не к добру сюда колчаковцы лезут.

— Наш Учватов обрадовался. Как юла вертится.

— Все они обрадовались, — кивнул в сторону поселка литовец. — Теперь под защитой будут. Так все-таки опасались чего-то. Сколько колчаковских солдат сюда прибудет?

Фесенко пожал плечами. Булат замолчал. Игнат знал эту его манеру и терпеливо ждал. Наконец Александр заговорил:

— Самим нам тут с колчаковцами не управиться. Сила на их стороне, купцы с ними будут, американцы тоже. А чукчи, как своих шаманов, их слушаются. Что мы можем сделать?

Моторист в недоумении смотрел на Булата. Неужели струсил, отступил? Булат заметил это и раздвинул в улыбке широкие губы:

— Думаешь, испугался? Нет, Игнат. Они силу собирают, и мы тоже будем. У себя на шахте я кое-кого присмотрел. А ты тут должен. Слышал я, что в поселке учитель есть. Кажется, Куркутский его фамилия.

— Есть, есть, — закивал Фесенко. — Михаил Петрович, чуванец.

— Знаком с ним?

— Нет.

— Надо познакомиться. — Булат говорил медленно, словно хотел, чтобы Игнат запомнил навсегда его слова. — Он раньше на шахту приходил, рассказывал, как Николашка был свергнут, о Ленине говорил, Да, видно, его кто-то запугал. Больше не бывает. Так вот, ты с ним поговори, присмотрись.

Игнат почувствовал себя виноватым. Живет бок о бок с учителем, а не знает его. Булат прервал его мысли:

— Вот так, по человеку, силу собирать будем, Понадобится она. Будь осторожным, Игнат. Только высадятся колчаковцы, как с доносами к ним побегут. Твой же Учватов первым.

— Это верно, — согласился Фесенко. — Такой за копейку человека продаст.

— Все они такие, что Бесекерский, что Свенсон, — сказал Булат, — друг друга тоже готовы продать.

— И все же их больше, власть у них, — с горечью проговорил моторист. — Ну, а мы… Соберем десять, сто человек, а что будем делать? Оружия нет. С голыми кулаками и дурак не в каждую драку полезет.

— Ну, до драки далеко, — Булат выбил погасшую трубку. — А мы в одиночестве не будем. Если Колчак сюда своих головорезов посылает, то, ты думаешь, советская власть об этом крае забота не имеет? Может, сам Ленин думает, как здесь Советы поставить…

Долго говорили Булат и Фесенко. Терпеливо сидел у входа в ярангу Оттыргин, ждал, когда русские закончат свои разговоры с духами, хотя Оттыргин и не говорил с Фесенко и Булатом о просьбе матери, он был уверен, что они знают О ней и для того встретились, чтобы помочь ему. Поэтому он был несказанно обрадован, когда из яранги вышел Фесенко.

Чукча уставился на него немигающими глазами. Как? Русские уже помогли его матери и даже не сказали ему? Он стремглав бросился в ярангу, чуть не сбив с ног Булата. Забрался в полог, освещенный нерпичьим жирником, и вскрикнул от неожиданности. Мать была жива. Она перевела на него глаза и что-то сказала, но Оттыргин выбежал из яранги к стоявшим Булату и Фесенко.

— Моя мать не ушла… почему?

От волнения, от горькой обиды, что его обманули, он не мог связно говорить.

— Что-то с его матерью, — встревожился Булат.

За все время, пока они находились в яранге, до них не донеслось ни одного шороха или стона. Они прошли в полог, к матери Оттыргина. Достаточно было взгляда, чтобы определить крайнее истощение старой женщины. Булат посмотрел на Фесенко. Чем они могли помочь Оттыргину, который с надеждой смотрел на них?

— Доктора надо бы, — сказал Фесенко.

— Накормить вдоволь надо, — сердито ответил Булат.

Он порылся в кармане и достал зеленую долларовую бумажку, японскую коричневую иену, несколько серебряных монет.

— Купи матери еды, — протянул Булат деньги юноше.

Оттыргин стоял, не двигаясь, не обращая внимания на русских, обманутый в своих надеждах. Булат вложил ему в руку деньги и вместе с Фесенко вышел. Оттыргин не последовал за ними. Русские отказались ему помочь, и он должен сам исполнить просьбу матери…

До полуночи Оттыргин сидел около матери. Они не произнесли ни слова. Мать лежала на спине, глядя вверх слезящимися глазами, а сын, точно окаменев, не сводил глаз с ее костлявого морщинистого лица. Мысли у него были бессвязные, путаные. Наконец он взял мать на руки, вышел из яранги под ночное, усыпанное звездами небо и направился к вершине утеса.

Оттыргин шел в темноте, почти не чувствуя тяжести маленького высохшего тела матери. Она обхватила его за шею руками, прижалась лицом к его груди и тихо, чтобы не слышал сын, плакала.

Море шумело в ночи и обдувало соленым холодноватым ветром землю, сына и мать, съежившуюся у него на руках. Оттыргин шел навстречу ему, смотря перед собой широко открытыми глазами…

Вот и утес. Оттыргин остановился на его краю. Внизу под ногами, билось о скалы море. Где-то бушевал шторм, сотрясая воздух, разламывая на высоких гребнях гнилые корабли.

Шторм шел к северным берегам с юга. Оттыргин уже чувствовал его. Он сделал еще шаг, и мать разжала руки, убрала их с шеи сына. Рокочуще-шипящий звук моря нарастал. Это шторм гнал к берегу крутую, могучую волну… Вот она совсем близко… Вот-вот она хлынет на берег, захлестнет утес…