Пламя над тундрой - Страница 53

К оглавлению

Фондерат возбужденно ходил по кабинету, потом остановился перед Струковым и заложил руки за спину:

— Ну, благодарите же, дорогой мой.

— Если вернусь живой из Ново-Мариинска, буркнул Струков.

За стеклами пенсне насмешливо прищурились глаза полковника.

— Не раскисайте, капитан. Вас ждет успех, деньги. Да, вам надо представиться генералу Хорвату.

Полковник быстро направился к телефону, но его руку на трубке задержал дрожавший от злости голос Струкова:

— С меня на сегодня хватит!

Фондерат резко обернулся к капитану, но, взглянув в его пошедшее красными пятнами лицо, медленно убрал руку с телефона и, едва сдерживая бушевавший в нем гнев, согласился:

— Вы правы. Мы сегодня оба устали. Отложим визит к генералу и встречу с Громовым на завтра. Сегодня надо хорошо отдохнуть. Желаю вам повеселиться, господин Струков. Во Владивостоке вы все найдете для увеселений, для удовольствия. В Ново-Мариинске… значительно меньше возможностей.

Последние слова Фондерат произнес с издевкой. Взбешенный Струков, не прощаясь, выскочил от полковника и направился в ресторан «Золотой рог» с единственной целью напиться, забыть все… И вот он здесь.

Струков снял руки с глаз и посмотрел на Нину Георгиевну, и его снова поразила и взволновала не ее красота, а женственность, которую не мог уничтожить ее образ жизни.

Струкова охватило ощущение уюта. Он подумал, что вот через полчаса-час он должен уйти из этой чистенькой квартиры, распрощаться с женщиной, негрубой, невульгарной, и ему не захотелось с ней расставаться. «Условлюсь, что встретимся сегодня, завтра…» — Струков чуть ли не выругался. Завтра уже его не будет, завтра он уезжает.

А что, если… Струков даже как-то растерялся от пришедшей мысли. Это же абсурд, сентиментальность! Невольно он вспомнил студентиков из романа, которые спасали проституток, покупая им швейные машины, или женились на них. Неужели он хочет походить на этих чудаков. Но сколько Струков ни посмеивался над собой, мысль уже не проходила…

Сам того не замечая, он говорил себе: «Там, на Севере, я буду один. И если рядом будет эта женщина, мое одиночество не станет тоскливым. Все-таки развлечение, близкий человек».

Усташкин усмехнулся про себя: уже решил. А согласится ли она? И с этого момента он уже думал о том, как убедить Нину Георгиевну ехать с ним.

Она, словно догадываясь, что гость думает о ней, вошла в спальню и с несколько застенчивой улыбкой спросила:

— Будете кофе пить или еще… отдохнете?

В другое время, с другой женщиной Струков поступил бы иначе, но тут он боялся, что обидит Нину Георгиевну и разрушит свое хорошее настроение. Сам себе он казался сейчас необыкновенно благородным человеком. Нина Георгиевна тоже заметила в нем перемену и не знала, чему ее приписать. Усташкин с наслаждением выпил чашку крепкого кофе и все еще не знал, как приступить к разговору. Наконец он решился и несколько торопливо сказал:

— Не удивляйтесь, Нина Георгиевна, тому, что вы сейчас услышите.

Женщина опустила на блюдечко чашку и вопросительно посмотрела на Усташкина своими продолговатыми глазами. Он, поглаживая пальцами чашечку, продолжал:

— Вы пеня не знаете, но прошу довериться мне. Я завтра уезжаю в Анадырский уезд. Это далеко на Севере, Я одинок и хочу просить вас поехать со мной…

— В качестве? — Нина Георгиевна была совершенно спокойной. Это предложение не удивило ее. Она уже не раз выслушивала подобное, верила, и всякий раз ее бросали.

— Жены! — решительно сказал Усташкин, почувствовав, что женщина равнодушно, безучастно встретила его предложение, а он не хотел ее терять, он должен ее убедить и заставить согласиться.

— Жены? — не скрывая удивления, переспросила Нина Георгиевна. Это было для нее чем-то новым, да и весь вид волновавшегося Усташкина заинтересовал ее.

— Да, жены, жены, — уже с неожиданными нотками отчаяния произнес он. — Поверьте мне. Я говорю честно. Я…

Усташкин говорил долго и горячо, и с каждой минутой Нина Георгиевна убеждалась все больше и больше, что ее гость говорит правду. В его голосе, в облике было столько искренности, что она задумалась. Ведь этот человек предлагал официально стать его женой и забыть все ее прошлое. Как бы она хотела этого!

— Но вы должны знать мое прошлое, — сказала порозовевшая от волнения Нина Георгиевна и, заметив жест протеста, требовательно повторила: — Должны знать. Слушайте…

Это была заурядная история. Шесть лет назад Нина Георгиевна, дочь учителя гимназии, вышла замуж за преуспевающего московского инженера-строителя железнодорожных мостов. Жили в достатке, даже богато, но вот началась война, и мужа призвали в действующую армию. Он погиб где-то в Галиции. Сбережения у Нины Георгиевны скоро кончились. Поддавшись настроению знакомых, вместе с ними бежала от большевиков на восток. По дороге растеряла последние вещи, отстала от знакомых. Кое-как добралась до Владивостока. Не смогла найти работу, и голод выгнал ее на панель. Не раз думала о самоубийстве, но нет воли…

Нина Георгиевна заплакала и прижала ладони к глазам. До сих пор ее гости ради любопытства расспрашивали, как она стала проституткой, и она лгала, выдумывала невероятно романтические истории, чтобы угодить им. А сейчас она впервые, по собственной воле, рассказала о себе правду.

Струков несколько растерялся и стал неумело успокаивать ее. Она подняла залитое слезами лицо и сказала:

— Извините за слезы. Прошу вас, уходите. Я буду все время дома. — Нина Георгиевна уже не плакала. Она поднялась со стула, плотнее запахнула кимоно. — Если найдете нужным, то зайдете вечером. И я, и вы подумаем.