Пламя над тундрой - Страница 57

Булат попросил Галицкого:

— Позови Мальсагова.

Мефодий направился к соседней землянке. Булат рассказал Василию о скором приезде колчаковского уездного начальства.

— Фюйть! — только присвистнул Бучек и попросил. — Дай закурить.

Александр молча передал ему кисет. Он ждал, что скажет Бучек, которого считал старше и опытнее. Василий, свертывая цигарку, усиленно обдумывал новость. В это время из темноты показались две фигуры. Галицкий пожаловался:

— Якуб собирался спать. Еле уговорил идти.

— Едва дал портки надеть, чуть не голым хотел вытащить на такой холод. Бр-р! — с легким татарским акцентом отозвался Мальсагов.

Заметно похолодало. Ветер усиливался, шуршал в траве и редком кустарнике, нес гул моря. Далекие звезды одиноко и грустно мерцали. Сумерки быстро перешли в густой мрак. Он был такой плотный, что, казалось, его можно почувствовать на ощупь.

— Сейчас тебе станет теплее, — угрюмо сказал Булат и повторил свой рассказ.

— Ну что же, — с горькой шутливостью заговорил Мальсагов, — выставим почетный караул, сыграем гимн и милостиво будем просить еще срезать нам по пять долларов.

— Не злись, Якуб, — остановил его Бучек. — Положение, товарищи, очень серьезное…

— Но время еще есть, — неторопливо перебил его Мефодий. — Захватить управление, установить советскую власть, а колчаковцев не пустить на берег.

— Ой, какой умный, — сплюнул Бучек.

— Ты, Мефодий, Напрасно горячишься. Мысль твоя верна. Власть здесь должна быть наша, рабочая. — У Бучека от волнения дрогнул голос. — Но когда ее брать, в какое время, с кем? Кто с нами пойдет? Шахтеры? Все? Мало и редко мы с ними говорим, а народ тут разный. Такие, как Малинкин и Кулемин, не пойдут. Да и многие с ними останутся. С кайлом против винтовок и пистолетов не каждый решится стать.

— Верно, — вздохнул Булат. — Тут с голыми руками ничего не сделаешь. Перещелкают нас, и точка.

— Можно внезапно захватить управление, — продолжал настойчиво твердить Галицкий.

— Москвина придушить мы сможем. Ну, а дальше? — не возражал товарищу, а рассуждал Бучек и с огорчением добавил: — Да кто нас в поселке поддержит? Кто мы для жителей? Скажет тот же Бирич, что мы бандиты, и каждый поверит. Многие ли знают, кто мы такие?

Это была горькая правда. Четверо шахтеров стояли в ночном мраке. Их обдувал холодный осенний ветер. Они чувствовали себя одинокими, словно вокруг на огромном пространстве не было ни души, хотя в нескольких шагах находилось больше сотни обездоленных людей, которым они хотели помочь. Им никто не приказывал это делать, но они чувствовали свою обязанность это сделать. Они мечтали о том времени, когда здесь будут Советы, и хотели приблизить это время.

— Что же дальше? — воскликнул Галицкий. — Покорно будем гнить тут, подыхать с голоду?

Бучек понимал состояние Галицкого, самого молодого из его товарищей, с которыми он сдружился, у которых такие же, как у него, мысли.

— Будем продолжать делать то же самое, что делали до сих пор, — ответил Бучек. — Надо объяснять шахтерам, готовить их, чтобы они поняли, что улучшить жизнь могут только они сами. Но будем делать это более осторожно. Сто, тысячу раз присмотреться к человеку, прежде чем позвать его стать рядом с нами.

— Эх, — сокрушенно вздохнул Галицкий, — нам так и тысячи лет не хватит.

— Правильно говорит Василий, — одобрил Булат. — И тебе, Мефодий, нечего вздыхать и кипятиться. Вспомни, что было несколько месяцев назад? Мы же все друг на друга исподлобья, по-волчьи смотрели. А сейчас нас шесть человек.

— Добавь Фесенко, Клещина, — напомнил Булат. — Еще найдутся люди.

— Думаю, что Титов с радиостанции да учитель Куркутский пойдут с нами, — сказал Булат. — Надо с ними встретиться, поговорить.

— Как мне хотелось Гринчуку в морду дать, когда он меня стал допрашивать, откуда я приехал. Думал, шпик, — со смехом вспомнил Мальсагов. — А потом вижу — хороший человек, верить можно.

— Ну, соберем мы людей, а где возьмем оружие? — снова засомневался Галицкий.

Бучек почувствовал, что все смотрят на него и ждут от него обнадеживающего ответа. Перед ним были разные люди. Вот слева стоит Якуб Мальсагов. У него есть и другое имя — Эль-Мурзы Сосуршиев. Под ним его знали в бедняцком квартале Казани. Ушел он из родного города, чтобы добраться до сказочной Америки и стать богачом, но оказался за решеткой федеральной тюрьмы в штате Вашингтон за отсутствием документов и постоянного местожительства. А потом решением суда его выслали через Аляску в Анадырский уезд. Вот Мефодий Галицкий — рабочий из Могилевской типографии. Озлобленный жизнью, он в тексте какой-то газетной статьи о царской семье вставил короткое, но хлесткое слово. Грозила каторга. Мефодий бежал — и вот он здесь. В бараке лежит Семен Гринчук. Покинул он с семьей родной Донбасс, чтобы лучше зажить в далеком краю, но в пути, когда плыл в трюме парохода через моря и океаны, потерял жену. Так и похоронили ее в волнах чужого моря. А затем сына и дочь.

Во Владивостоке сошел на берег один, запил с горя, а потом нанялся на рыболовную шхуну и вот оказался здесь.

Не лучше судьба и у матроса Александра Булата. Работал в военных мастерских Новгорода слесарем. Прилично зарабатывал, жил с семьей в своем домике, думал — вот оно счастье: вырастут два сына и дочь на радость к старости. Сторонился всяких тайных собраний товарищей, отказывался читать листовки, которые находил у себя на станке, но в седьмом году во время митинга били казаки его нагайками, во время обыска в доме все перевернули, переломали, а есаул так отшвырнул больную дочку с постели, что она скончалась на другой день. Не стерпело сердце слесаря. Подстерег есаула и из дробовика уложил. Бежал, скрывался, пока не оказался на этих копях. Доходили до него слухи стороной, что бедствует семья, но помочь ей был бессилен. Иногда ему удавалось сообщить о себе, Там его ждали. Страдал Булат в разлуке, но верил, что вернется. Ругал себя не раз, что не читал листовки, не ходил на тайные собрания. На митинге тогда тоже случайно оказался.