— Я понимаю, — наклонил голову Громов, чтобы не выдать себя. Он был несколько обижен тем, что ни Колдуэлл, ни Розанов, ни Фондерат об этом с ним не говорили, а упирали лишь на то, чтобы он помогал американским коммерсантам и не допускал там, появления большевизма. «В конечном итоге это одно и то же», — успокоил он себя и продолжал слушать управляющего. Червлянский говорил долго, поучал, а потом расстегнул портфель, достал из него бумагу и протянул ее Громову:
— Здесь вы найдете сумму, долга Анадырского уезда правительству его превосходительства адмирала Колчака. Нужно срочно погасить задолженность. Там же указана минимальная цифра угля, который надо добыть на копях. — Червлянский поднялся: — Будьте решительны и действуйте потверже, пожестче!
Отказавшись от предложенного обеда, он, сопровождаемый подполковником и Громовым, вышел из салона и быстро направился к трапу. На палубе были Струков, Толстихин и Суздалев, которые не решились войти в салон без приглашения. Червлянский торопливо пожал всем руки:
— Будьте там потверже, пожестче. — Он не уставал повторять эти слова. — Только так. Весной увидимся. Я приеду к вам с первым пароходом!
Он распрощался и спустился к поджидавшему его экипажу. Экипаж тронулся, Громов пригласил своих спутников в салон и вкратце передал содержание разговора с Червлянским. Он не считал нужным скрывать что-либо из услышанного, зачитал переданную, ему бумагу. Сумма долга, которую нужно было собрать в течение зимы, поразила всех. Толстихин покачал головой:
— Трудновато будет.
— Смотря как взяться, — усмехнулся Струков и обменялся взглядом с Суздалевым. Тот кивнул:
— Анадырский уезд богатый. Я думаю, что мы наведем там порядок и восстановим законность.
— Благодарю вас, господа, — искренне сказал Громов. — Приглашаю вас на праздничный обед. Сегодня мой день рождения.
Посыпались поздравления. Наконец все разошлись по каютам, чтобы подготовиться к обеду. В полдень «Томск» отдал швартовы и направился к выходу из Авачинской губы.
Мандриков с товарищами, осведомленные Иваном-кочегаром о том, что у Громова был управляющий Камчатской областью, гадали — о чем у них шла беседа.
Снова каюта наполнилась гулом работающей машины: стало жарко. За иллюминатором росли волны. Они лизали стекло зеленовато-белыми языками. Покачиваясь, «Томск» шел к Ново-Мариинску.
Учватов почти вырвал из-под рук Титова бланк. Телеграфист едва успел дописать последнее слово.
— «Томск» будет через два часа, — жирное лицо начальника радиостанции расплылось в улыбке, и он потер руки. — Наконец-то прибывает законная власть! Наши коммерсантики варят, жарят, так что со всего уезда голодные собаки и чукчи на запахи сбежались, а у самих купчишек сердечко-то подпрыгивает от страха. Хе-хе-хе! Придется кое-кому давать ответ, куда товары со склада делись, куда пушнинка… Вы не слушаете, — обиделся Учватов, видя, как Титов вновь надел наушники.
— Я товаров не брал, пушниной не торговал, — отозвался Титов. — Чего же мне волноваться? В гости приглашен не буду.
— Вот что, — Учватов сделал строгое начальственное лицо, — всем выйти на берег встречать господина Громова!
— Обязательно ли? — небрежно спросил Титов. Его выводил из себя тон начальника. — Я думаю, что…
— Меня не интересует, что вы думаете, — грубо оборвал Учватов, и лицо его побагровело. — Вы служащий государственной радиостанции и обязаны уважать представителей власти!
— Каждый раз новой! — послышался голос Фесенко. Моторист стоял в дверях, вытирая руки ветошью.
Его глаза смотрели иронически. — Так может и уважения не хватить.
— Прекратите болтать! — Учватов даже притопнул ногой и взмахнул бланком радиотелеграммы с «Томска». — Вот настоящая власть, и мы ей служим! Вы слышали, что я сказал?
Он хлопнул дверью и вышел. Его фигура мелькнула мимо окон. Фесенко засмеялся:
— Покатился наш шарик. Как тебе, Василий Никитович, нравится его приказ? — и передразнил Учватова — «Уважать»… «Служить»… Всех на свой аршин меряет, прислуживает, под ноги стелется, лижет… гад! — выругался Фесенко. — Да сдается мне, что с приходом «Томска» невеселые изменения в нашем Ново-Мариинске произойдут. Владивосток-то уже сколько раз справлялся, не прибыл ли Громов. Значит, он очень здесь нужен Колчаку. А может, еще кому-нибудь?
Титов подошел к окну, по привычке осмотрел сероватый под ветром лиман. Солнце пряталось за тучи. Большие тени ползли по воде, как предвестники чего-то печального, угрожающего. В Ново-Мариинске было заметное оживление. Между домами сновали люди, небольшая кучка собралась на берегу лимана, где покачивался на якоре катер управления уезда.
— Ждут, — усмехнулся Титов и хотел отвернуться, как далеко на горизонте, у мыса Земли Гека, он заметил текшую точку: — А вон и «Томск»!
Фесенко подбежал к Титову:
— Он!
Пароход заметно приближался. Моторист толкнул товарища в плечо:
— Идем. Все же интересно посмотреть, кто к нам в начальство прибыл! Может, новости какие узнаем.
Приход парохода для жителей Ново-Мариинска всегда был большим событием, а на «Томске» к тому же прибывало новое начальство уезда. Когда Фесенко и Титов с другими служащими радиостанции спустились в поселок, почти все его население высыпало на улицу. По узкому деревянному мостку через Казачку новомариинцы спешили на берег лимана, к пристани, как называлась полоса берега за канцелярией начальника уезда. Люди оживленно переговаривались, то и дело посматривая на лиман, где уже отчетливо виднелся пароход. У одних глаза были полны обыкновенного любопытства, у других — жадного ожидания и удовлетворения, у третьих — где-то в глубине пряталось беспокойство и страх. По берегу носились дети, кричали от возбуждения — им передалось настроение взрослых. По лиману гуляли невысокие волны. Они набегали на берег, рассыпались с шумом и всхлипыванием. Ветер подхватывал водяную пыль и нес ее на собравшихся. Катер плясал на волнах. Два матроса возились у мотора и никак не могли его завести. С берега им подавали советы, но в ответ долетали обрывки ругани.