Пламя над тундрой - Страница 90

— Знают, что на копях кто-то был из поселка. Допрашивали Галицкого и Бучека. Они молчат. Громов приказал Струкову вести допрос с пристрастием, но тот отказался. Тогда Толстихин и Суздалев вызвались это сделать.

— Сволочи! — вырвалось у Мандрикова.

— Спокойно, — Август пожал локоть Михаила Сергеевича. — Николай Федорович в безопасности?

Мандриков кивнул, К ним подошел Рыбин. Его худое лицо было чисто выбрито, он улыбался:

— Вот и свиделись!

Пароходный знакомый Мандрикова заметно изменился. Он и одет был лучше, и из его черных глаз исчезла тоска и безнадежность. Схватив руку Михаила Сергеевича, он крепко потряс ее.

— Я часто вспоминал вас! Как я благодарен вам за те слова ободрения, которые вы говорили мне на «Томске». Вы так душевно меня поддержали.

— Как вы устроились? — Мандрикову было приятно видеть человека, у которого жизнь, видимо, пошла лучше.

— Нанялся в работники к коммерсанту Бесекерскому, — словоохотливо объяснил Рыбин. — Работаю на складах, а с началом охоты пойду в тундру. Я же сибиряк, и в молодости с ружьецом не расставался.

— Что же, вы решили шахтерское дело забросить? — Мандрикову не понравилось, что его знакомый пошел к купцу.

— Кто с угольком сроднился, так на всю жизнь. Вот только хочу чуть-чуть на ноги встать. Бесекерский в долг многое дал. Отработаю, и на копи, — почти оправдывался Рыбин.

Август Мартынович изучающе смотрел на Рыбина — что-то в нем ему не нравилось. И когда Рыбин отошел, он сказал об этом Мандрикову.

— У тебя излишняя подозрительность, — не согласился Михаил Сергеевич. — Это плохо. Рыбин один из тех, кого жизнь придавила, ему надо помочь подняться.

«Возможно, что Михаил и прав», — подумал Берзин.

На берегу поднялся невообразимый шум. Шхуна «Нанук» подошла так близко, что можно было на ее палубе рассмотреть лица людей. Свенсон стоял у борта, махал рукой, что-то весело кричал. В ответ с берега неслись радостные приветствия. Мандриков и Берзин были удивлены такой встречей американца.

Шхуна стала на якорь. От нее отделились две шлюпки. Когда шлюпки, на которых были только гребцы, подошли к берегу, боцман обратился к Биричу на ломаном русском языке:

— Мистер Свенсон приглашает господ быть его шхуна.

Бирич пропустил на шлюпку Громова, Суздалева, Толстихина и Струкова. Затем сели Бирич, его сын и Елена Дмитриевна. Шлюпка направилась к судну, Елена Дмитриевна помахала рукой и послала стоящим на берегу воздушный поцелуй. Мандриков понял, что этот жест предназначался ему. Во вторую шлюпку сел Маклярен и другие коммерсанты. Доставив пассажиров на шхуну, шлюпки вновь вернулись к берегу и взяли первых подбежавших к ним чукчей и русских. Было сделано несколько рейсов. Вскоре с судна стали свозить людей. Все они — и мужчины, и женщины, и дети — были пьяны, некоторые настолько, что лежали. Их переносили на берег и клали прямо на снег. Другие пытались сами выбраться из шлюпок и падали в воду под смех толпы. Выгрузив пьяных, шлюпки снова брали желающих побывать на американской шхуне. А таких оказалось бесчисленное множество. В этот день население Ново-Мариинска почти удвоилось — к тремстам его жителям прибавилось еще столько же кочевников.

Теперь Мандрикову было понятно, почему приход американской шхуны вызвал в Ново-Мариинске такое возбуждение. Михаил Сергеевич сказал Берзину:

— Не мешало бы посмотреть, что происходит на шхуне. Может, поедем?

Берзин согласно кивнул. В очередной шлюпке они перебрались на «Нанук». На ее палубе было шумно и многолюдно. Бродили пьяные люди, орали песни, затевали борьбу, лежали, беспомощно растянувшись на палубе. Американские матросы бесцеремонно их стаскивали в шлюпки и отвозили на берег.

На корме и баке люди толпились около бочек. Американские матросы черпали из них кружками спирт и подавали гостям. Темно-коричневая, видимо с какой-то одурманивающей примесью, жидкость перехватывала у людей дыхание. С неестественно расширенными глазами и багровыми от прилившей крови лицами люди долго не могли прийти в себя, а затем погружались в тяжелое, похожее на приступ нервного потрясения состояние.

Тут же стояли открытые ящики с дешевым табаком и галетами, которыми мог угощаться любой желающий.

— Какое издевательство над людьми! — возмутился Мандриков. — Это надо прекратить!

— Не забывай, что ты находишься на американском судне! — Берзин всегда хорошо владел собой, хотя и был потрясен увиденным. — Вернемся на берег!

Мандриков и Берзин проходили мимо двери, ведущей в матросский кубрик. Возле нее стоял Аренс Волтер. Прислонившись плечом к косяку, он скрестил на груди руки и хмуро смотрел на происходящее. Его глаза светились таким негодованием, что Мандриков обратил внимание. Он понял, что матрос не сочувствует тому, что здесь происходит. А может быть, презирает туземцев? Мандриков не удержался и сказал по-английски:

— Любуетесь, как унижается человеческое достоинство?

Волтер неторопливо осмотрел Мандрикова и сухо ответил:

— Этим любоваться нельзя. Это можно только ненавидеть.

— Так зачем вы это делаете? — негодующе спросил Мандриков.

— Я только кочегар, а не хозяин этой шхуны, — Волтер пожал крепкими плечами и требовательно спросил. — А почему вы, русские, такое терпите?

Мандриков не успел ответить. По палубе покатился клубок сцепившихся в пьяной драке людей. Волтер бросился их разнимать. Михаил Сергеевич хотел ему помочь, но Берзин увлек Мандрикова к шлюпке. Как только они высадились на берег, Берзин отчитал Мандрикова: