Титов записывал: «…город во власти большевиков. Кровь льется по улицам, заваленным трупами жителей». Титов обрадовался: Красная Армия освободила новый город. Какой? Но американец продолжал описывать зверства. Так было всегда, когда Колчак терял новые пункты: «Полковник… (электрический разряд не позволил разобрать фамилию)… последним покинувший…» — новый разряд заглушил название города.
Прошло более часа, а Титов так и не смог найти радиостанцию, которая бы передавала сообщения о событиях в России. Он продолжал метаться по эфиру, но все было бесполезно. Игнат с досадой чертыхнулся:
— Пора уходить, Никитич, надо, чтобы снежком наши следы припорошило.
Огорченные неудачей, товарищи, покинули радиостанцию. Радовало одно — новый город заняла Красная Армия, но какой?
— Завтра придем пораньше, попытаемся снова поймать эту станцию, — сказал Титов. — Я записал ее волну.
Игнат не удержался и перед рассветом побывал у Мандрикова, рассказал о перехваченной американской передаче.
— Может быть, Красная Армия освободила Омск и погнала Колчака дальше? — высказал предположение Михаил Сергеевич. — Было бы очень здорово! Вот с такой вестью к шахтерам прийти!
— Завтра узнаем, — пообещал Игнат. — Ключик-то у нас есть!
Они сидели в темноте, в выстуженной к утру комнате. Берзин предостерег Фесенко:
— Следите за Учватовым. Как бы он не проведал о ваших посещениях.
Предупреждение Августа не было лишним.
Утром Учватов забежал в управление узнать, не надо ли передать что-нибудь срочное, Он старался как можно чаще появляться перед начальством и показать, что он старательный и незаменимый слуга. С подобострастной улыбочкой пожелав Громову доброго утра, Учватов ждал распоряжений.
— Я слышал, вы, Иван Захарович, собирались в тундру съездить, поторговать? — спросил Громов.
— Немного, совсем немножко, — расплылся в улыбке Учватов. — Скромненько, чуть-чуть…
— Должен вас огорчить, — Громов, не глядя на Учватова, перекладывал бумаги. Учватов с тревогой ждал, что скажет начальник уезда. Настроение его упало.
— Придется вам повременить с отъездом. Нельзя сейчас без присмотра оставить радиостанцию.
Громов не сказал, что таков приказ Стайна. Учватов, огорченный и растерянный, развел руками, забормотал:
— Хорошо… я готов… конечно… но у меня все люди надежные!
— И все же, Иван Захарович, пока надо остаться, — сухо повторил Громов. — Начальник радиостанции понял, что это приказ, и уныло поплелся к себе. Он запоздал к началу работы. Весь персонал станции — шесть человек — топтались перед закрытыми дверями. Они вразнобой приветствовали своего начальника и гурьбой вошли следом за ним. Фесенко, подойдя к двери аппаратной, похолодел: замок висел совсем не так, как его накануне навешивал Учватов. Ночью, расстроенный неудачным приемом, Игнат иначе повесил замок. У Фесенко повлажнел лоб. Заметит ли новое положение замка Учватов, который стоял перед дверями и отыскивал ключ в большой связке. Титов, тоже волновавшийся, увидел изменившееся лицо Игната, но не знал причины. Фесенко следил за Учватовым и слышал, как учащенно бьется сердце…
Учватов отыскал ключ и, взявшись за замок, на мгновение остановился, пристально посмотрел на него, о чем-то думая, но появившееся подозрение было заглушено обидой на Громова. Он вставил ключ и открыл дверь.
Фесенко облегченно вздохнул и что-то засвистел, но Учватов оборвал его:
— Не в кабаке у Толстой Катьки.
Игнат дал себе клятву быть внимательнее и осторожнее. «Черт знает, — думал Игнат. — Из-за мелочи можно провалиться. Хорошо, что у борова глаза жиром заплыли!»
Фесенко и Титов с нетерпением ждали наступления ночи. На этот раз им повезло: они узнали, что Омск освобожден Красной Армией. Разгромленная колчаковская армия в панике отступает. Омский правитель в своем поезде, под охраной межсоюзнического военного отряда спешил в Иркутск. Радостный Фесенко сразу же после передачи побежал к домику Клещина. Он разбудил Августа и Мандрикова и торжествующе прочитал им радиограмму, поторопил:
— Михаил Сергеевич, пишите скорее листовку! Шахтеры должны узнать правду раньше, чем Громов преподнесет им очередную «утку»!
— Кто же отвезет листовку? — забеспокоился Мандриков.
— Куркутский, — сказал Берзин. — Он быстро это сделает.
«Товарищи шахтеры, — писал и читал вслух Мандриков. — Приближается час нашего освобождения. Колчак разбит и бежит от Красной Армии! Освобожден Омск…»
— Молодцы! Спасибо! Так и передай Титову: сейчас многое от вас зависит, — Берзин пожал руку Фесенко.
До самого рассвета Мандриков составлял листовку, потом переписал ее печатными буквами и передал Берзину…
Серым пасмурным утром Ново-Мариинск провожал в отъезд Стайна, Струкова и молодого Бирича. На двадцати нартах было только оружие Стайна. На других семи — продукты. Мандриков, следя, как одна за другой — отъезжают упряжки, шепнул Берзину:
— Из-под носа оружие увозят.
— Не все, — тихо ответил Август Мартынович. — Для нас осталось достаточно.
Через лиман к устью реки Анадырь протянулась Длинная цепочка нарт. Сотни глаз смотрели им вслед…
…Несколько раньше, когда еще было темно, одинокая нарта тайком отъехала от школы и исчезла в темноте. Через час она приближалась уже к копям. Оставив далеко от наезженной дороги упряжку, Куркутский медленно шел к жилью шахтеров. Все еще спали. Куркутский прижался к стене барака недалеко от двери и стал терпеливо ждать. Вскоре открылась дверь, и кто-то из шахтеров вышел, отбежал на несколько шагов. Куркутский в тот же момент осторожно открыл дверь и переступил порог. В бараке дежурили по приказу Стайна колчаковские милиционеры. Учитель ловко, мягко ступая в своих торбасах, подошел к нарам Булата. В это время вернулся с улицы шахтер и замешкался у двери.