Пламя над тундрой - Страница 136

136

Гам моментально стихал, когда открывалась дверь в бывший кабинет Громова, где шло заседание ревкома. Люди наваливались друг на друга, поднимались на носки, стараясь заглянуть в дверь, но она, пропустив одного-двух человек, захлопывалась. И хотя надежды попасть к Мандрикову было мало, да и Берзин уже дважды выходил и предлагал разойтись, никто не уходил. Слишком необычными были события. Такого Ново-Мариинск еще не знал. Смена властей здесь до Сих пор происходила спокойно и не нарушала привычный строй жизни. Все оставалось как и прежде, и вдруг — советская власть. Разве можно было оставаться спокойным, равнодушным, сидеть дома, дожидаясь утра, когда хотелось своими глазами увидеть настоящих большевиков, от которых теперь зависела жизнь анадырцев. Люди боязливо косились на вооруженных шахтеров. Уже прошел слушок, что будут грабить зажиточных, и некоторые в поселке поспешили спрятать, позарывать в снег свои пожитки… Группы шахтеров по пять человек с членом ревкома куда-то уходили и возвращались замерзшие, но бодрые, веселые.

Но время шло, а слухи о грабежах не подтверждались. Вот вернулся с несколькими шахтерами Берзин. На ремне — маузер. Все умолкли и расступились, давая ему дорогу. Обсыпанный снежной пылью, он раскраснелся.

Заседание ревкома продолжалось. Все внимательно слушали Тренева. Он стоял на том же месте, На котором еще недавно докладывал Громову. Зажав под мышкой малахай, изредка приглаживая дрожащей рукой расчесанные на пробор волосы, он говорил:

— Я точно вел учет каждой копейке, каждому фунту товаров, что брали коммерсанты. Тут у меня все записало. Воровство это. — Он протянул Мандрикову новую копию своего списка. — Народ голодает, а коммерсанты с него три шкуры дерут. Советская власть не может допустить такого!

— Вы ведь тоже коммерсант? — спросил Мандриков.

— Какой там, — махнул рукой Тренев. — Так, понемногу приторговывал, чтобы с голода не помереть, по миру с сумой не пойти. Какой я коммерсант, — он говорил с большой убедительностью. — Всякий знает меня. Потому и в Совет пошел, когда Сосновского, комиссара Временного правительства, значит, от дел отстранили. Хотел послужить обществу, думал, новая свободная жизнь будет, а опять вышло двадцать пять. Опять, значит, коммерсанты, и наши и американские, все к своим рукам прибрали. Больно было видеть, как они добро по своим складам растаскивали, да что я мог один сделать. Вот только и вел учет, кто чего и сколько взял. Верил сердцем, что настоящая власть народная придет и стребует отчета.

— Спасибо, — Мандриков поднялся из-за стола и, держа в руке треневский список, обратился к членами ревкома.

— Это очень важный документ, по нему мы все сполна получим с господ коммерсантов. Вы нам поможете, гражданин Тренев?

— Счастлив буду, долгом своим почту, — закивал Тренев. — Прошу на меня положиться.

Еще раз поблагодарив Тренева, Мандриков отпустил его и гневно постучал по столу.

— Вот почему государственные склады пусты! А купцы взвинтили цены!

— Отобрать все у них назад! — крикнул Клещин.

— Завтра обсудим этот вопрос, — Мандриков вопросительно посмотрел на Берзина. Тот устало сказал:

— Аресты закончены. Милиционеры, молодой Бирич и Перепечко в тюрьме. Служащие уездного управления — в квартире Громова. Все надежно охраняются шахтерами.

— Ну вот, товарищи, переворот совершился, — торжественно сказал Мандриков. — Установлена власть Советов рабочих депутатов. Поздравляю вас, товарищи!

Ревкомовцы зашумели. Улыбки осветили суровые и радостные лица. Волтер, переговорив с Мандриковым, до того растрогался, что у него стали подозрительно влажными глаза.

— Надо сообщить всему миру, что здесь восторжествовала свобода, — предложил Булат.

— Радиостанция в наших руках! — крикнул Игнат Фесенко. Учватова под замок посадили! Боров так испугался, что визжал: «Я тоже большевик! Я люблю Ленина и рабочих! Я сам рабочий!». Все засмеялись.

— А кто остался на радиостанции, — спросил Берзин моториста.

— Титов на станции, — ответил Игнат. — Он один остался. Ему будет трудно.

— А что, если Учватова заставить работать, но под контролем, — высказал предложение Антон.

— Верно, — поддержал Мандриков. — Завтра об этом и поговорим.

— Как с воззванием к населению уезда о перевороте? — спросил Куркутский. — Надо, чтобы все узнали.

— У меня есть набросок. Послушайте. — Мандриков достал из кармана листки, которые исписал утром в квартире Волтера. Но тут вошла Наташа.

— Бучек, Галицкий и Мальсагов очень слабые, в тяжелом состоянии. Их надо вымыть, накормить и в тепло. Здесь холодно.

Ревкомовцы приняли слова Наташи за упрек. Куркутский сказал:

— В амбулатории есть две койки, и там можно натопить, но нет фельдшера.

— Положить их в лучший дом, к богачам, — крикнул Фесенко. — Пусть купцы за шахтерами поухаживают!

Предложение всем понравилось, и Мандриков решил спросить самих шахтеров — согласны ли они на это. Едва Михаил Сергеевич вышел из кабинета, как в коридоре все замолкли. К Мандрикову протиснулся Бесекерский:

— Мне надо поговорить с вами, Михаил Сергеевич. Это очень важно для новой власти.

— Приходите завтра.

Мандриков вошел в кабинет Толстихина, где лежали шахтеры. При свете лампы они выглядели очень плохо. Обросшие худые лица, запавшие глаза. Увидев Мандрикова, Бучек сказал:

— Обузой мы стали для вас…

— Не говори чепухи, — с дружеской грубоватостью остановил его Михаил Сергеевич. — Вы много сделали. Поправляйтесь. Как вы смотрите, если мы вас поместим…

136