Пламя над тундрой - Страница 26

Ноги Николая Федоровича промокли, едва он вышел из заводских ворот. Сапоги прохудились. Хотел вечером подлатать их, да вот должен привести к Роману Берзина. Новиков подумал, что дождь в этом случае все-таки на руку. И стемнеет раньше, вон какая липкая хмарь стоит, и во время дождя не так уж сильно присматриваются люди, больше по домам сидят.

Новиков вспомнил, как он после ареста Антона сам встретил Берзина на вокзале. Новиков пришел в белой рубашке, с большой Библией в красном бархатном переплете и бронзовыми застежками. Он стоял на условленном месте в момент прихода хабаровского поезда и разглядывал говорливую толпу на перроне, пассажиров, поднимавшихся по гранитной лестнице на вокзальную площадь. В этом потоке людей был и тот, кого он ожидал. Какой он из себя? Вдруг, словно из-под земли, появился перед ним молодой человек с переброшенным через руку легким пальто. Сухощавый, в простенькой городской одежонке и соломенной шляпе, с саквояжем в руке, он, приподняв шляпу, спросил:

— Вы от брата? Как его здоровье?

Ответил Новиков, как было условлено, но не мог скрыть своего удивления. Уж слишком молод показался ему этот светловолосый парень — «салага». Берзин заметил и понял настроение Новикова, но не обиделся, а только улыбнулся своими голубыми, чистыми, как у девушки, глазами. Весь он как-то светился. Его лицо с крупным, немного тупым носом, резко очерченными губами и большим, но упрямым подбородком было белое, едва тронутое загаром. И если бы не тяжелый, нависший над глазами лоб, он казался бы юношей.

Август Берзин — человек твердый, серьезный, знающий дисциплину. Он терпеливо ждал приказа партии, проводя день за днем в маленьком домике Новикова, и только по ночам выходил ненадолго подышать свежим воздухом. Когда выпадало свободное время, Новиков беседовал с Берзиным, обсуждал новости, но о себе Берзин ничего не говорил. Знал лишь Николай Федорович, что Берзин латыш, родом из Цесисского уезда.

И вот сегодня Новиков должен отвести Берзина к Роману. Николай Федорович вошел во двор своего домика, счистил с сапог грязь о скобу, вбитую в крыльцо.

— Наконец-то явился, — недовольно заворчала жена, маленькая старая женщина, когда Новиков вошел в дом. — И где тебя носит? Совсем от дома отбился.

— Ладно тебе, — махнул кепкой Новиков и, зачерпнув ковшиком из кадки воды, жадно стал пить. Переведя дух, позвал:

— Август!

Из комнаты вышел Берзин с тонкой брошюрой в руке. На нем был поношенный костюм и рубашка с расстегнутым воротом. Он вопросительно смотрел на Новикова. Тот стянул куртку и сказал:

— Сегодня пойдем…

— Куда опять? — возмутилась женщина. — Да ты посмотри на себя. Лица нет. Старый, а носишься, как…

— Не авралить, — перебил ее благодушно Новиков. — Давай свое варево на стол.

Не слушая, что продолжала ворчливо говорить жена, Новиков с Берзиным прошли в столовую. Николай Федорович устало опустился на стул.

— Чем сегодня занимался?

— Вот, перечитывал, — Берзин взмахнул брошюрой в оранжевой обложке. — Послушайте, какие замечательные слова в «Коммунистическом манифесте»! — И он громко, с заметным акцентом прочитал: — «Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти».

— Что и делаем, — кивнул Новиков.

— Что и сделаем, — в тон ему сказал Берзин и стал помогать хозяйке накрывать на стол.

Новиков, откинувшись на спинку стула, следил за Берзиным. «Этот выдержаннее, чем Мандриков».

…Старенькие с потемневшим бронзовым циферблатом часы хрипло пробили девять ударов. Николай Федорович начал раскуривать трубку. Перед окном мелькнула чья-то фигура. Новиков узнал Наташу:

— На чуток уйди, в спальню, — сказал он Берзину.

— Добрый вечер, Николай Федорович, — виновато, просительно проговорила с порога девушка, отведя со лба намокшие пряди волос. — Не сердитесь, что я к вам пришла без разрешения.

Николай Федорович повернулся к Наташе, и его поразила происшедшая в ней перемена. Она похудела. В глазах, всегда веселых, счастливых, — горе. Щеки поблекли.

— Уж раз пришла, что же с тобой, дочка, сделаешь, только в другой раз так не делай, — смягчился Новиков. — Ну, проходи, садись. — Он взглянул на часы.

— Я только на минутку. — Наташа, не снимая жакета, присела на край стула, с надеждой и тревогой глядя на Новикова. Она сложила руки на коленях и чуть ссутулилась.

Новиков забарабанил пальцами по столу. Наклонив голову, он из-под бровей поглядывал на девушку. Ему было жаль Наташу, но что он мог сказать ей, чем утешить. А утешить надо. Как можно спокойнее он сказал:

— Известно, что Антон жив и здоров…

Старик на мгновение запнулся, вздохнул. Ему трудно было лгать. Свой человек — солдат из охраны контрразведки — тайком сообщил, что Мохова бьют, пытают, но он молчит. Как долго сможет Антон выдержать мучение? Но сказать об этом Наташе токарь не мог, он успокаивал ее, а сам не смотрел ей в глаза:

— Здоров. Наш товарищ передает. Всем привет, тебе особый, значит. — И через силу весело добавил: — Готовься! Как выпустят, свадьбу сыграем, а?

Новиков смущенно поскреб щеку, услышав, как фальшиво звучит его неискренне бодрый голос. Но Наташа не заметила этого. Ей так хотелось, чтобы с Антоном ничего плохого не произошло. Она поверила Новикову и даже слабо улыбнулась:

— Вы все шутите…

— Какие могут быть шутки! — Новиков боялся, Что Наташа будет продолжать расспрашивать его об Антоне, и в прежнем тоне многословно продолжал: — Вы пара хоть куда. Я еще на свадьбе «яблочко» спляшу. Тряхну стариной.