Пламя над тундрой - Страница 41

Гэматагин согласно закивал. Он был рад услужить Чекмареву, помочь ему. Чукча ушел. Каморный вопросительно смотрел на Чекмарева. Тот захлопнул конторскую книгу, в которой вел переучет товаров:

— На сегодня хватит. Если продуктов не подвезут, то нынче зима голодная будет.

— У Малкова да у иностранцев склады от товаров ломятся, — напомнил Каморный. — Они о своей выгоде не забывают. И Аренкау с ними.

— Зато Гэматагин с нами, — отпарировал Чекмарев. — Гэматагиных больше, чем Аренкау.

— У Аренкау власть, а у Гэматагина, — Каморный показал кукиш, — вот что у Гэматагина, да и у нас! Дышать уже трудно. Жрать скоро будет нечего! Забились мы, как клопы в щели, и сидим, чего-то выжидаем.

— Не закатывай истерику, ты не барышня! — терпеливо и ровно говорил Чекмарев. — Позови-ка лучше Дьячкова, Борисова, Кабана да Наливая. Потолкуем.

— Вернее, потолчем воду в ступе, — не удержался Каморный, но послушно отправился выполнять наказ Чекмарева.

Чекмарев опустился на скамейку и, откинувшись спиной к стене, закрыл глаза. Нет, не так он представлял свою деятельность тут, в Анадырском крае, не так. Невольно вспомнилось, когда он, балтийский моряк, участвовал в октябрьских боях в Петрограде, учился в школе партийных агитаторов, затем с мандатом, на котором стояла подпись Владимира Ильича, во главе большого отряда моряков и солдат ездил в Сибирь добывать хлеб для пролетариата Москвы и Петрограда, устанавливал и защищал советскую власть в Северном Казахстане… Затем партия послала его на Дальний Восток… Во Владивостоке встречи с Костей Сухановым, Никифоровым, Губельманом.

По лицу Чекмарева скользнула улыбка, когда он вспомнил, как вместе со своим другом, балтийским матросом коммунистом Иваном Шошиным, они получили задание подпольного комитета разъяснить американским морякам на крейсере «Бруклин» смысл происходящих в России событий, раскрыть им глаза, что их используют как жандармов. Познакомиться с американцами было нетрудно. Они скоро сошлись с ними и часто за кружкой пива в кабаке «Зеленый попугай» беседовали. Их внимательно слушали, задавали вопросы, спорили и оберегали от офицеров, от чужого глаза и уха. А потом товарищи побывали и в кубриках крейсера. На «Бруклине» случилось непредвиденное: матросы запросились домой, в Штаты, а на орудийных башнях появились надписи: «Русские наши братья!», «Назад, в Штаты!», «Да здравствует Ленин!»

Крейсер был спешно отведен от владивостокских пирсов за Русский остров. Среди команды произведены аресты, и крейсер стал плавучей тюрьмой.

Американская морская полиция прослышала о Шошине и Чекмареве и искала их. Но они уже были далеко. Партия послала их в Петропавловск-на-Камчатке, а оттуда, под видом золотоискателей, они прибыли в Ново-Мариинск. Контрреволюционный переворот разлучил Василия Михайловича с Шошиным, прервалась связь с областным партийным комитетом. Вот он сейчас в Марково. Действовать приходится осторожно, с оглядкой, не спеша. Обстановка сложная. Власть у богатеев. Такие, не задумываясь, голову снесут ради своей выгоды. Эх, был бы рядом Шошин! Поговорили бы, посоветовались бы! Где он? Затерялся его след среди бескрайних просторов северной земли. Но нельзя сидеть сложа руки. Он — коммунист и будет поступать и действовать так, как ему подсказывает его совесть.

На сердце стало светлее и спокойнее, увереннее, точно он снова услышал Владимира Ильича. Отправляя его в Сибирь за хлебом, Владимир Ильич говорил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно быть места унынию, расхлябанности, а значит, и растерянности.

Чекмарев решительно поднялся. Надо собирать силы, готовить их и ждать нужного момента. В Марково есть люди, на которых можно положиться. Их немного, но они пойдут за ним до конца.

У дверей послышались голоса, и в склад стали входить местные бедняки. Маленький чуванец Глеб Борисов, всегда спокойный, уравновешенный бедняк-охотник, люто ненавидящий купцов за обман; Афанасий Кабан, пришедший на Чукотку в поисках счастливой доли, а нашедший лишь горе: он схоронил в этой суровой земле жену и дочь; украинец Микола Наливай, вечно тоскующий о Днепре, рано постаревший; охотник Федор Дьячков, пользующийся большим уважением жителей; другой охотник Ефим Шарыпов, совсем замученный горькой долей. Сейчас он выглядел очень плохо.

— Парфентьева нет, — сообщил вошедший последним Каморный. — Кажется, на рыбалку подался.

Василий Михайлович кивнул, но где-то в душе шевельнулось легкое недовольство. Опять Парфентьев уехал из Марково, не предупредив. Ведь договорились всегда сообщать о себе, где будешь, на какое время уедешь. Что-то в Парфентьеве беспокоило Чекмарева. Такой же чуванец, бедняк, жизнью не согретый, а душу открытой перед товарищами не держит, все время в себе что-то таит. «Может, побаивается богатеев?» — думал Чекмарев. Он хотел как-то оправдать Парфентьева. «Надо будет с ним чаще встречаться, помочь понять, кто виноват в его трудной жизни».

— Садитесь, — пригласил Чекмарев товарищей и обвел всех каким-то светлым, ликующим взглядом. Им все еще владело чувство, возникшее при воспоминании о Ленине. В этом воспоминании была особенная сила, которая сейчас помогала Василию Михайловичу находить необходимые слова, убеждать слушателей. Чекмарев рассказал о сговоре Мартинсона и Аренкау, о том, что им сейчас следует делать. Он смотрел по очереди на каждого и вспоминал, как он к ним находил дорогу, сколько беседовал, объяснял, разъяснял, и не напрасно.

— Мы не можем сорвать сговор Мартинсона с Аренкау, — говорил Чекмарев. — Охотники нам не поверят, что их обирают. Они скажут: «Хорошо, мы не будем брать товаров в долг у Аренкау. Давайте вы нам товары». А их у нас нет. Значит, надо действовать иначе.