Пламя над тундрой - Страница 45

Свенсон не находил в этом ничего удивительного или из ряда вон выходящего. Так делают все и всегда, Олаф вспомнил матроса, о котором говорил механик. Когда на «Нанук» набиралась команда, охотников идти на Север было немного. Рейсы в Европу были более доходные. Кидд отправился в бордингхауз и нанял первых попавшихся моряков-безработных, в том числе и этого норвежца. Не было времени, да Свенсон и Кидд до сих пор считали, что не обязаны узнавать, болтливы ли матросы, сочувствуют ли они папе римскому или кому там еще. Главное, чтобы они были моряками, и все.

Стайн назидательно сказал:

— Надо знать, кто под вами.

Он постучал ногой по палубе. У Олафа было испорчено настроение. Каким же он оказался слепцом. Стайн хозяйничает на шхуне, знает, что происходит в команде.

Олаф был обескуражен и не сопротивлялся, когда Сэм подвел его к матросскому кубрику и заставил слушать. Дверь у маленького трапа была полуоткрыта. До американцев доносился спокойный голос кочегара. Они не видели Волтера, но узнали его по заметному норвежскому акценту.

— …русские убрали своего царя у себя дома. Какого же черта наших парней посылают во Владивосток и в Мурманск?..

— Их позвали сами русские, — перебил кто-то из матросов.

— Такие же русские, как наш Рокфеллер или Морган. Им рабочие пинка дали, так они на помощь наши войска позвали. Нет, это не дело, игра ведется нечестно…

— Откуда тебе знать, — возразил чей-то хрипловатый голос. — Ты так стоишь за этих большевиков, словно сам большевик.

— Нет, я не большевик, — норвежец повысил голос. — Я уоббли!

— Фюйть, — присвистнул кто-то из матросов. — Тоже птичка с красными перышками. Вот что, дружище, перестань ты нас агитировать, В ирмовцы мы не пойдем и большевиками не будем.

— Не хочешь — не слушай, — возразил другой. — Парень дело говорит: чего мы к русским лезем? Для чего оружие грузили в Номе?

— А чтобы прибрать у них к рукам то, что плохо лежит. — Кто-то хлопнул кулаком по столу. — Вот Свенсон уже прибирает пушнину.

Свенсон рванулся к трапу, но Стайн удержал его и отвел от кубрика:

— С таким надо говорить один на один. Так он лучше поймет. Жаль, что мы не в Штатах. Придется сейчас только познакомиться с ним, а потом посмотрим.

— Вышвырну в Ново-Мариинске! — вскипел Свенсон.

— Напрасно. Он знает, что мы грузили в Номе, — холодно заметил Сэм. — В Ново-Мариинске он должен скончаться от несчастного случая. Так будет лучше!

Свенсон с опаской покосился на Стайна, передернул плечами.

— Холодно, надо согреться.

Они вернулись в каюту. После второй рюмки, когда Свенсон несколько успокоился, Сэм условился с ним, как вести разговор с Волтером. Кочегар был вызван к хозяину.

…Аренс Волтер собирался укладываться спать, когда вахтенный вызвал его. Кочегар двинул кустистыми бровями:

— Босс хочет угостить сигарой?

Вахтенный поддержал шутливый разговор:

— И вместе Библию почитать на сон грядущий!

Волтер натянул суконный китель поверх шерстяной безрукавки, надел кепку и вышел из кубрика. Вслед ему кто-то крикнул:

— Передай привет боссу!

Волтер не откликнулся. «Зачем он понадобился хозяину шхуны?» — думал он. Надвигался вечер, и горизонт затянула мгла. Волны шипели у бортов шхуны, цепляясь за них белыми обрывками пены. Кроваво-красный диск висел в серо-голубоватом небе, перерезанный тонкой цепочкой неподвижных облаков. На фоне солнца они казались черными. Червонная дорожка, похожая на полоску крови, легла через темное море. «К утру заштормит», — машинально подумал Аренс. Это может задержать шхуну в море, оттянуть приход «Нанука» в Россию, куда он так стремился. Аренс намеревался попасть из Фриско во Владивосток, но капитаны его не брали. Команды отбирались так строго, что неамериканцу нечего было и думать о подобных рейсах, а тем более ирмовцу. Аренс подозревал, что его имя уже довольно хорошо знакомо судовладельцам и капитанам. И все это газеты. Когда он выступал на митинге докеров и говорил в защиту русских рабочих, «которые добились освобождения от рабства капитала», его портрет появился во всех сан-францисских газетах. Его называли не иначе, как «большевистский агент, присланный из Москвы». Аренс не обижался, он даже гордился этим. С тех пор у него появилось страстное желание во что бы то ни стало побывать в России, на все посмотреть своими глазами. Не все было ясно и понятно Волтеру. Газеты сообщали такие противоречивые сведения о событиях в России, что даже грамотные из уоббли не могли точно сказать, что же там в конце концов происходит.

Аренсу было уже за сорок. Сколько он себя помнит, вся его жизнь связана с морем. Десятилетним юнгой он ушел в первый свой рейс на рыболовной шхуне из Намсуса, что лежит на берегу Фоллен-фьорда, и с тех пор ходит по морям и океанам. Сначала матросом, потом кочегаром и, казалось, был доволен своей жизнью. В рундучке у Аренса хранился приличный костюм для береговых прогулок, немного денег. Можно было в меру выпить и в порту подцепить подружку. Не достаточно ли этого одинокому моряку? Правда, в отличие от своих товарищей Волтер любил читать, особенно фантастические повести. Это было не только увлекательно. Аренс чувствовал, как он отдыхает от тяжелой вахты. Приятно было переноситься в фантастические миры, мечтать, но эти мечты не связывались с повседневной жизнью, пока в 1907 году Аренс не встретился с одним русским. А произошло это так. Английский пароход «Виктория», на котором Аренс плавал тогда кочегаром, доставил во Владивосток груз. В городе были беспорядки — демонстрации, стрельба, казаки носились по городу, пускали в ход шашки и винтовки, разгоняли толпу. Капитан поспешил уйти из Владивостока и взял курс на Сидней. И вот, по выходе в море, кочегары в угольной яме обнаружили человека в окровавленной одежде, в очках с одним разбитым стеклом. Человек был молод. Он хорошо говорил по-английски и как-то сразу расположил к себе матросов. Они перевязали ему две пулевые раны, накормили и спрятали от капитана и его помощников. Человек, назвавшийся социалистом, так заинтересовал Волтера, что скоро они подружились, и Аренс узнал, за что борются русские революционеры. Это было поинтереснее фантастических мечтаний. Аренс чаще других спускался в угольную яму, где скрывался русский, и расспрашивал, слушал и запоминал.