Многое было непонятно Аренсу, но после разговоров с русским он увидел, как несчастливы его товарищи и он сам, как тяжел их труд, как мало им платят судовладельцы, как надменен и жесток капитан. Беспокойные мысли начали бродить у Аренса. Он впервые осознал и почувствовал тяжесть несправедливости и угнетения, почувствовал себя обманутым и презираемым.
В Сиднее Аренс помог русскому незаметно перебраться на берег. Больше он с ним не встречался, но мысли не давали Аренсу покоя. Вскоре он оказался в рядах ИРМа, стал активным его членом и вот сейчас, спустя двенадцать лет, идет в Россию, чтобы самому увидеть, что там происходит. Много с тех пор переменил судов Волтер, но еще больше прочитал книг. Уже не фантастические рассказы занимали его, а серьезные книги, полные веры в неизбежное освобождение человека от рабства, в социальную справедливость… Аренс стал делиться с моряками тем, что он узнавал. Одни его слушали внимательно, другие отмалчивались, третьи бежали доносить боцману или старпому, и тогда его выгоняли в первом же порту. Но Аренс не сдавался, так он и получил кличку: «Большевистский агент».
Волтер усмехнулся. Уж если его так называют, то, значит, в России происходят события, которые на руку ему и его товарищам, а не боссам. Скоро он увидит эти перемены… Чукотка, конечно, не Москва, но все равно это русская земля. Может быть, оттуда можно будет перебраться в Москву. Вот почему он сразу откликнулся на предложение капитана, когда тот пришел в бордингхауз…
Аренс подошел к каюте Свенсона, постучал в темную тяжелую дверь с ярко надраенной бронзовой ручкой. Спокойный голос Олафа пригласил войти. Волтер шагнул в каюту и стянул кепку.
— Меня звали, хозяин?
Свенсон молча кивнул. Он сидел у стола и курил трубку. Стайн развалился на диване. Волтер, не скрывая, рассматривал Олафа. До сих пор он видел главу пушной торговой компании «Свенсон и К» только мельком.
«Кажется, этот не из трусливых», — подумал Свенсон, осмотрев в свою очередь кочегара, который стоял с независимым видом. Олаф почувствовал неуверенность. Об этом, очевидно, догадался Стайн и шумно задвигался на диване. У Свенсона вспыхнул гнев. Он нахмурился, сердито и требовательно спросил:
— Что вы болтаете матросам о России? Что вы о ней знаете?
Аренс чуть прищурился, словно хотел сказать: «Вот что вас интересует», но проговорил неторопливо:
— Пытался парням объяснить, что в России происходит.
Такого ответа Свенсон на ожидал от норвежца. Он предполагал, что кочегар будет увиливать, отнекиваться, испугается. Олаф даже растерялся и повторил свой вопрос:
— Что вы о ней знаете?
— К сожалению, очень мало, сэр, — покачал лохматой головой Дрене. — Только то, что пишут американские газеты.
— А хотели бы больше? — Свенсона раздражал уверенный, спокойный тон Волтера. Выходило, что беседуют два равных человека, а не хозяин со своим матросом.
— Да, — откровенно признался Аренс. — Чертовски интересно, как это в России все происходит. Сами рабочие и крестьяне без президента, то есть, я хотел сказать, без царя…
— Вы что, большевик? — Свенсон грозно посмотрел на Волтера. — Я запрещаю вам говорить о России на моем судне!
— «Нанук» — территория Штатов, — добавил Аренс. — А в Штатах можно говорить обо всем, что…
— Заткните свою глотку! — Свенсон ударил кулаком по столу и поднялся с кресла. — Вы говорили обо мне, что я граблю чукчей и что Вильсон незаконно послал наши войска на помощь русским?
— Да, я это говорил. — Аренс смотрел на Олафа в упор. Рука его сильная, мозолистая крепко сжала кепку. — Так я думаю!
— Мне наплевать, что вы думаете. — Свенсон уже не владел собой. — Я прикажу вас за бунт заковать в кандалы и посадить в канатный ящик.
Волтер пожал плечами.
— Я только ответил на ваши вопросы. Бунта нет. И команда не позволит надеть на меня кандалы. Так вы можете любого сунуть в канатный ящик. А в нем чертовски неудобно.
— Вон! — рявкнул Свенсон.
Олаф смотрел, как повернулась и застыла дверная ручка. Потом налил себе коньяку и залпом выпил рюмку. К нему подошел Стайн и спокойно сказал:
— Теперь вы убедились, что на борту у вас большевик! Конечно, на кочегара можно надеть цепи или же пустить ему и затылок пулю, но это было бы опасно, неразумно. В команде найдутся его сторонники. К тому же мы не знаем, что сейчас происходит в Ново-Мариинске. Возможно, там переменилась власть, ее взяли большевики. Они способны из-за простого матроса шум поднять.
— Кочегара уберем тихо! Я сам!
Теперь слова Стайна не вызывали у Свенсона неприятного ощущения.
Свенсон молчал, снова выпил рюмку. Он не мог избавиться от мысли, что в словесной схватке кочегар победил и сейчас, наверное, рассказывает об этом в матросском кубрике…
Аренса на палубе встретила ночь. Вахтенный остановил его у спардека:
— Кэп угостил ромом?
— Обещал, — ответил Волтер.
Моряки раскурили трубки. Вахтенный, сделав несколько затяжек, не мог сдержать своего любопытства.
— Значит, босс в любви объяснялся?
Кочегар подумал, что он обязан немедленно сообщить товарищам о случившемся. Иначе они могут неправильно истолковать его вызов к хозяину шхуны. А он передаст разговор, и у моряков будет больше интереса к событиям в России.
— Идем в кубрик, — пригласил Волтер. — Я всем повторю песнь Свенсона.
Свободные от вахты моряки лежали на койках, лениво переговаривались. Двое сидели за починкой одежды. Вызов Волтера к хозяину шхуны всех заинтересовал, и матросы ждали его возвращения. Когда Аренс вошел в кубрик, разговоры смолкли.